Раскрутка - Страница 29

Той же ночью в третью городскую больницу по поводу ножевого ранения в икроножную мышцу обратился некий Григорий Курляндский, больше известный как Пых. Местный баклан, псих и отморозок, отсидевший трешник за грабеж. Врачам Пых сообщил, что ножом его без всякой причины пырнул какой-то пьянчужка, которому Пых хотел помочь подняться на ноги. Пыху оказали помощь, положили в общую палату. И как положено, сообщили о происшествии в дежурную часть местного отделения милиции. Но Пых не стал дожидаться прихода дознавателя, прямо из палаты в больничных шмотках он сбежал в неизвестном направлении. Где находится сейчас Гриша Курляндский – никому не известно.

– Дела художника Петрушина и нашего Перцева связаны… – Богатырев задрал голову и посмотрел на портрет Дзержинского, висевший на стене, будто ждал от главного чекиста всех времен и народов подсказки или наводки. Но железный Феликс лишь загадочно улыбался в усы. – М-да… Если мы поймаем одного из этой парочки, и другому не уйти. Твои предложения?

– Путь только один – след надо искать в Краснодаре через нашу нештатную агентуру и осведомителей из блатных. Что-нибудь обязательно вылезет. Можно озадачить краснодарских коллег…

– Убийствами женщин они озадачены более года. Результат: в Доме художника изрешетили картечью неустановленного следствием гражданина. Похоронили его как Петрушина. И что? Бумаги сбросили в архив. Ясно же – дело выше их головы. Теперь, Юра, занимайся этим дерьмом основательно. Как ты умеешь. Эта прокуратура месяцами ловит маньяков и психопатов, которые режут женщин. Потом на скамье подсудимых оказываются случайные люди, им шьют сроки и отправляют за полярный круг. Убийства продолжаются. Ловят нового бедолагу – пьянчужку, который случайно подвернулся под руку. Пару допросов – и он все подписывает. Первого кандидата в маньяки реабилитируют, как правило, посмертно. И все идет по второму кругу. Мы себе такой роскоши позволить не можем – годами искать убийцу и сажать невинных людей.

– Разумеется, – кивнул Девяткин.

– Твоя задача взять хотя бы одного: Перцева или Петрушина. Через три дня доложишь о результатах. Вопросы есть?

Вопросов не было, поэтому Девяткин поднялся и закрыл за собой дверь.

* * *

К полудню Радченко добрался до санатория «Речные дали», оставив «Жигули» перед запертыми воротами, вошел на территорию через заднюю калитку. Неторопливо зашагал вниз по широкой асфальтовой тропинке. Он покрутился возле одноэтажного кирпичного здания, стоявшего неподалеку от административного корпуса, не сразу заметив мужичка в тельнике и рабочих штанах, сидевшего в тени дерева за кучей угля.

– Ищешь кого? – окликнул мужик.

– Точно. Угадал.

Приблизившись, Радченко поставил на землю портфель и, вглядевшись в физиономию собеседника, решил, что перед ним сменщик покойного Олега Петрушина, некогда работавшего в «Речных далях» кочегаром. Кажется, малого зовут Николай Гречко. Радченко представился коммерсантом, сказал, что нагрянул из Москвы без звонка или письма, хотел сделать сюрприз бывшему армейскому сослуживцу Олегу Петрушину. Оставил вещи на вокзале, а сам рванул прямо по адресу дружбана, да только его там не застал. Люди, вселившиеся в дом, оказались не слишком разговорчивыми. Сказали только, что с бывшим хозяином случилось несчастье, трагически погиб – и на этом весь сказ.

Тогда он направил стопы к «Речным далям», где друг бросал в печку уголек. Может, здесь удастся узнать, что случилось с Олегом и где он похоронен. Мужик ерзал на деревянном чурбане, как на горячей сковородке. Неприветливо щурился, глядя на московского гостя, слушал рассказ, сплевывал под ноги вязкую слюну. И растирал плевки подметками стоптанных башмаков. Сразу и не понять, лапшу вешает этот московский хрен или правду говорит. Если Петрушин звал тебя в гости, почему ты нарисовался только сейчас, через несколько месяцев после его смерти. Не позвонил, не написал. Странно это…

Закаленное у топки сердце Гречко немного смягчилось, когда гость вытащил несколько армейских фотографий, позаимствованных у Дунаевой. На карточках, обработанных на компьютере, присутствовала и физиономия Радченко. Совсем молодой, но узнать можно. Гречко вернул фотки и увидел горлышко коньячной бутылки, которое далеко высовывалось из портфеля. На темной пробке хорошо читались золотые буковки: «Московский коньячный завод», емкость 0,7 литра. Истопник облизал пересохшие губы.

– Может, за помин души? – предложил Гречко, мучимый похмельной жаждой. – Ну, как полагается.

* * *

Через полчаса лед недоверия был окончательно растоплен, а залетный московский хрен сделался добрым приятелем истопника. Обосновались прямо в котельной, тут не слишком светло и уютно, воняет соляркой и угольной пылью, зато никто над душой не стоит и прохладно, поскольку до отопительного сезона еще далеко.

Влив в себя рюмаху, Гречко сказал, что нет веры слухам, будто Петрушин убивал женщин и оставлял в кармане своих жертв платочки с красными крестиками. Тут в «Речных далях» полно скучающих курортниц, если бы он захотел бабу, добром ее бы взял. Он из себя мужик видный, даром что истопник. Гречко пересказал подробности гибели друга, кровавые и страшные, которые знал со слов других людей. Немного добавил от себя, сгустив краски и без того мрачной картины. Сам он в то время ездил к сестре в Ставрополь, поэтому своими глазами ничего не видел. Говорили, что обезображенный труп доставили в судебный морг, а через день кремировали и похоронили прах за счет местного бюджета, так как ни близких людей, ни товарищей у покойного не сыскалось. Была одна женщина, так легкое увлечение, но с той подругой Олег разругался за пару месяцев до гибели. Но баба недолго горевала.